Субъект власти - Страница 50

— Сделаю, — самоуверенно откликнулся Курылович. — У меня полно знакомых в Москве.

— До свидания, — Дзевоньский повернулся и пошел к подземному переходу.

Курылович сжал пачку денег в кармане. Доллары приятно согревали пальцы. Пять тысяч долларов на семь дней! Можно потратить несколько сотен на еду, остальные он отложит. Как приятно, что именно к нему обратился пан Дзевоньский. Он ведь мог сам позвонить этому Холмскому. Интересно, каким будет рекламный бюджет? При большом бюджете от него можно будет немного отщипнуть. Это тоже приятный довесок к его работе. Курылович улыбнулся. Жизнь была прекрасна.

РОССИЯ. МОСКВА. 16 ДЕКАБРЯ, ЧЕТВЕРГ

В Москву они вылетали утром. Коровин провожал их в аэропорту. Он был задумчив и как-то подавленно молчал почти все время. И лишь когда они пошли на посадку, вдруг обратился к Дронго:

— Откровенно говоря, я считал, что вы только перестраховываетесь. Хотите проверить все до конца. Даже злился, что вы приехали. Они ведь уверяли меня, что все в порядке. И вскрытие было, и его зубы проверяли. А оказалось — все обман. Теперь на всю жизнь запомню, как вы смогли настоять на своем. До свидания.

Уже в салоне самолета Нащекина обратилась к Дронго:

— А вы умеете создавать о себе легенды. Теперь Коровин и эти господа из полицейского управления будут уверены, что имели дело с абсолютно непредсказуемым аналитиком, который блестяще доказал им свою правоту.

— А вы как считаете? — лукаво спросил он.

— Вы хотите, чтобы я начала вам льстить?

— Не хочу. Но и не вижу в этом ничего необычного. Я вспоминаю рассказ одного американского фантаста. Кажется, Азимова или Брэдбери, сейчас уж точно не вспомню, кого именно. Там шла речь о невероятном космическом разуме, вобравшем в себя все знания Вселенной. Но этот разум оказывается бесполезным, так как никто из прибывших не может нормально сформулировать для него вопрос. И делается гениальный вывод из этой парадоксальной ситуации: чтобы задать правильный вопрос, нужно хотя бы отчасти знать на него ответ…

— И вы всегда знаете ответ? — усмехнулась Нащекина.

— Не всегда, — сознался Дронго, — но стараюсь помнить об этой притче. Беда людей заключается в том, что они мыслят привычными категориями, не пытаясь выйти за рамки своей профессии. Что интересовало полицейское управление? От чего умер Гейтлер? Как он умер? Был ли у него сердечный приступ? Является ли найденное тело трупом погибшего генерала? В общем, обычные вопросы, которые всегда задают в таких случаях полицейские следователи. И еще они проверили его зубные протезы, пригласили на опознание родственников, убедились, что шрамы на найденном теле соответствуют ранам, полученным Гейтлером. В этом и состояла ошибка работников полиции.

Сердечный приступ, конечно, был создан искусственно. Очевидно, несчастному сделали укол, сокративший его сердечную мышцу. Затем насыпали в кабину машины таблетки, бросили туда пузырек, создав видимость, будто человек боролся с приступом. Несчастного задушили в воде, чтобы создать полную иллюзию. Затем усадили в машину и столкнули вместе с ней в реку.

Нужно было поставить перед патологоанатомами совсем другие вопросы. Я уверен, что если бы они не проводили обычное вскрытие, а проверили бы рубцы на теле погибшего, то быстро установили бы, что они свежие, и никаких внутренних повреждений от его ранений нет. Теперь зубные протезы и коронки. Они сравнили его челюсти с сохранившимся у стоматолога снимком и убедились, что они совпадают. Но этого было мало. Нужно было задать всего один элементарный вопрос: у погибшего новые протезы или старые? Почему все зубы у трупа оказались только-только обработанными? Разве не ясно, что это вызвало бы как минимум подозрение. И наконец, необычное завещание Гейтлера. Когда мне про него сообщили, я уже был уверен, что мы правы.

— Почему? — заинтересовалась Нащекина.

— Этот человек долгие годы скрывался от германского правосудия. Если бы он захотел, никто никогда его не нашел бы. Тем более что сами немцы уже не очень охотно ищут представителей бывшей ГДР, о которой многие начали забывать. Но Гейтлер узнал, что его жена смертельно больна, и вернулся. Правда, не успел застать ее в живых, она умерла. Но он поехал на кладбище, чтобы с ней проститься. И этот человек, который так относился к своей жене, мог больше десяти лет назад написать завещание, в котором просил бы, чтобы его тело сожгли? Почему он не завещал похоронить себя рядом с женой? Тем более что тогда они оба были живы. Здесь произошел обычный парадокс. У полиции свой взгляд, у нотариуса — свой. Полицейским было важно узнать, когда было составлено завещание. Нотариус сообщил, что больше десяти лет назад. Все остались довольны. Никто не нарушил закона. Сотрудники полиции отдали тело родственникам, разрешив его кремировать. Нотариус не стал уточнять, что пункт, касающийся захоронения, завещателем был изменен. Формально нотариус был прав. Ведь основное завещание, составленное много лет назад, не изменялось. Поменялся всего лишь один пункт. Нотариус не обратил на него внимания, потому что в нем речь шла не об имуществе. А полиция была обязана проверить именно этот пункт. Но мне стало ясно, что необходимо еще раз поговорить с нотариусом, который и подтвердил мое предположение. Тут, можно сказать, сработало все: немецкая сентиментальность, немецкая педантичность, немецкая аккуратность. Учитывая ментальные особенности этого народа, можно было выстроить некое заключение.

— Ясно, — Нащекина улыбнулась, откинувшись на спинку кресла. — Может, они правы, и вы действительно герой из сказки?