Субъект власти - Страница 55

— Можно, — согласился Холмский, — мы сейчас подготовим соглашение.

Он продолжал волноваться, пока его секретарь и юрист готовили соглашение. И лишь когда обговаривали заключительные условия договора, Курылович вдруг потребовал указать сумму в пятьсот тысяч, пояснив, что десять процентов — его гонорар. Холмский улыбнулся. Теперь он несколько успокоился. Если посредник привычно ворует деньги и требует свои десять процентов, значит, это обычная коммерческая сделка. Ничего страшного в ней нет. Конечно, сам Холмский тоже украдет, и не меньше ста тысяч долларов. Но оставшиеся триста пятьдесят будут честно пущены на рекламу. Или это очень большая сумма? Хватит и трехсот тысяч, тем более что жуликоватый поляк, кажется, готов покрыть все недостачи. Холмский опять улыбался, этот Курылович даже не подозревает, в какую яму сам себя загнал. Конечно, договор был подписан на пятьсот тысяч. И конечно, Холмский уже знал, кому и куда нужно позвонить, чтобы уже завтра статьи начали появляться в газетах. Некоторых критиков достаточно накормить хорошим обедом, некоторым женщинам — послать мелкие подарки. Для телевизионного сюжета понадобится тысяч пятьдесят, для нескольких статей еще столько же. Можно сэкономить огромные деньги. Холмский вновь улыбнулся.

— Мы согласны на все ваши условия, — сказал он, протягивая руку своем партнеру.

— Я рад, что мы пришли к взаимопониманию, — пожал ему руку не менее радостный Курылович.

В отель он вернулся через час. Пять пачек денег были его неслыханным гонораром, которого он не имел никогда в жизни. Курылович был счастлив. К тому же ему позвонил Дзевоньский и сообщил, что после Нового года они снова вызовут Ежи в Москву. Курылович заверил патрона, что готов летать сюда еженедельно и бросить все свои дела в Варшаве.

Холмский оказался человеком дела. Уже через два дня в двух крупных газетах появились прекрасные отзывы о состоявшемся спектакле. А на следующий день по главной программе новостей был показан целый сюжет из этого спектакля с подробным комментарием, в котором говорилось о блестящей игре актеров и продуманной тонкой режиссуре. Рекламная кампания началась…

РОССИЯ. МОСКВА. 20 ДЕКАБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК

Можно напиться и на одну ночь забыть все свои проблемы. Можно пить достаточно долго, пытаясь утопить свою обиду в алкогольных парах. Можно пить всю жизнь, пропив прошлое и будущее, чтобы жить одним настоящим и загубить свою жизнь. Дронго не умел пить. Он вообще не понимал, для чего нужно напиваться до скотского состояния, чтобы на следующий день просыпаться с гудящей головой и похмельным синдромом.

После ухода Машкова несколько дней назад он проснулся с ощущением собственной вины. Дронго не мог понять, откуда оно взялось. Все было нормально, он честно провел расследование, обнаружив обман Гейтлера в Берлине. Но чувство вины, возникшее во сне, вызывало беспокойство. Дронго сел на кровати. Он любил спать один, даже когда ночевал в доме Джил. Сказывалось его постоянное одиночество, его сложная жизнь и чуткий сон, при котором любой другой человек мешал ему проваливаться в небытие.

Голова сильно болела, и он выпил таблетку болеутоляющего. Затем принял душ, прошел в кабинет. Сел в кресло, включил компьютер и задумался. Почему он решил, что его будут долго терпеть? Почему считал, что они обязаны держать его в своей группе? Ведь Хеккет вызвал его всего лишь для передачи информации. Даже Хеккет не рассчитывал, что Дронго включат в эту группу. И никто не рассчитывал. Машков согласился включить его на свой страх и риск. Риск не оправдался. Генералу Машкову указали на его ошибку и предложили удалить иностранного эксперта. Все правильно, все так и должно быть.

В седьмом часу утра Дронго отправился спать и проспал весь день. Сказалась изрядная доля алкоголя и лекарство, принятые почти одновременно. Потом было несколько дней тишины. Он читал газеты, смотрел телевизор, что-то искал в Интернете, дважды говорил с Джил и объявил ей, что приедет в Италию на Рождество. В эти дни периодически проглядывая прессу, Дронго обратил внимание на периодически появляющиеся статьи о новом спектакле Сончаловского «Чайка» и решил, что надо купить два билета, привезти в Москву Джил и сводить ее на него. С другой стороны, он обратил внимание, что рекламировали этот спектакль как-то уж очень навязчиво, даже подумал, что такая слишком откровенная рекламная кампания может повредить и постановке, и театру в целом.

В понедельник вечером ему позвонили снизу от охраны, которая была в его доме. Он удивился. Никто из его друзей не приезжал без предварительного телефонного звонка. Ни Кружков, ни Вейдеманис. А посторонних не пропустила бы охрана. Именно поэтому он так удивился, услышав, что звонок от нее.

— К вам пришла женщина, — доложил дежурный охранник, — но вы нас не предупреждали.

— Как ее фамилия? — нахмурился Дронго. Он не любил неожиданных визитеров.

— Госпожа Нащекина.

— Пропустите, — разрешил Дронго.

Через несколько минут она была в его квартире. Он принял ее пальто, провел в гостиную. Эльвира Марковна была в темном костюме, длинной юбке, на ногах — изящные сапожки. Было заметно, что она волнуется. Дронго уселся в свое любимое глубокое кресло, предложив ей выбрать куда садиться. Нащекина выбрала диван. И оказалась рядом с ним.

— Может, вы хотите что-нибудь выпить? — предложил Дронго.

— Нет, — женщина явно была не в себе, — я хочу с вами поговорить.

— Я думал, что уже стал неинтересен членам вашей группы, — грустно заметил Дронго, — или там что-то изменилось?